Более одиннадцати тысяч морских миль оставила за кормой в одном из автономных плаваний в середине девяностых годов атомная подводная лодка Северного флота «Тамбов», которой командовал капитан 1 ранга Михаил Иванисов...

                                       Когда усталая подлодка...

Почему в подплав отбирают абсолютно здоровых людей? Правильно. Чтобы им было что терять в процессе службы. А то, что все происходит именно так, - не сомневайтесь. Как говорится, ничто под водой не проходит бесследно.

Проводя в конце почти трехмесячной автономки медицинское обследование подводников, начмед «Тамбова» старший лейтенант медицинской службы Стас Непомнящий обнаружил, что только у каждого десятого члена экипажа нормальное артериальное давление. У остальных оно было повышенным - «140 на 100». По этой же причине у одного из офицеров часто носом шла кровь. «Док» даже хотел освободить его на несколько суток от вахт. Однако подводник запротестовал: другим пришлось бы перейти на двухсменку.

Проблемой «номер один» стал для экипажа сон, вернее, его отсутствие. В конце нашей боевой службы помощник флагманского штурмана флотилии АПЛ капитан 3 ранга Юрий Сколяров часто не мог уснуть с полуночи до семи утра, то есть в отведенное ему для отдыха время. Техник пульта управления главной энергетической установкой (ГЭУ) корабля мичман Владимир Якунин жаловался «доку», что постоянно не высыпается. Зрение еще в предыдущей автономке резко упало. И сейчас чувствовал, что видит все хуже и хуже. От недосыпания сильно болели глаза и у старшины команды радиометристов БЧ-7 старшего мичмана Виктора Колочко. «Такое ощущение, - говорил Виктор Павлович, - что скоро глаза из глазниц вылезут». Старший мичман, как и многие другие, был вынужден принимать снотворное.

Сильно сдал к концу похода старший помощник командира АПЛ капитан 2 ранга Александр Журавлев. Похудел. Под красными глазами - большие фиолетовые круги. Как практически и у всех в экипаже.

Однако автономка оказала сильное воздействие не только на здоровье подводников, но и на их психику. Многомесячное пребывание под водой в замкнутом пространстве прочного корпуса, однообразие бытия сделало людей раздражительными, менее контактными. Иногда из-за пустяков возникали конфликты. Сам стал свидетелем, когда в одном из постов повздорили офицер и подчиненный ему мичман. К счастью, обошлось без «бокса», но матерились они и угрожали друг другу - вполне искусно. То наступил (где-то на пятидесятые сутки похода) тот критический момент, когда, по словам одного из членов экипажа, «человеку, который, в общем-то, тебе симпатичен, хочется съездить по уху». Поэтому натянутые отношения, сложившиеся до этого, еще более обострились: и по «горизонтали», и по «вертикали».

К чести «тамбовчан» ни один из инцидентов не перешагнул, образно говоря, за «последнюю грань». Все же равенство в экипаже АПЛ перед лицом опасностей добавляло людям, как мне кажется, такта, благоразумия, терпимости друг к другу. «Пар спускали» в многочасовых разговорах в микрогруппах, на которые в принципе-то и делился экипаж.

Все уже жили возвращением домой. Это в основном и гасило конфликты и обиды. До конца во всем разобраться можно будет и на берегу. Главное - доплыть. Инженер группы дистанционного управления главной энергетической установкой капитан-лейтенант Александр Букин сказал мне как-то, что, когда уходили в эту автономку, его и коллег по боевому посту мучило какое-то недоброе предчувствие. Не то, что у «Тамбова» впереди океан, по сути, неизвестность. А ощущение, что должно произойти что-то трагическое. Много раз слышал, как подводники говорили: все, мол, больше в море ни ногой, это последняя боевая служба. Будут переводиться на «берег», куда угодно, потому что страшно стало ходить в море. Этот «антипоходовый синдром», я думаю, начал развиваться не столько из-за нашей аварии еще в начале боевой службы, риска и опасности, всегда сопутствующих подплаву, сколько из-за некоторого недоверия профессиональным способностям друг друга. Экипаж-то доукомплектовывали чуть ли не всей дивизией. И только в автономке по большому счету люди начинали узнавать, кто на что способен и способен ли вообще.

                                          Мы ехали домой!...

У возвращения свои приметы. Одни бросаются в глаза еще за несколько недель до встречи с родными берегами, другие - за мгновения перед последним всплытием. Есть приметы, что называется, объективно обусловленные, а есть субъективные, подмеченные самими подводниками.

Впервые обратил на это внимание, когда атомоход уходил из средних широт. Командир группы дистанционного управления (КГДУ-1) дивизиона движения БЧ-5 капитан-лейтенант Алексей Ветров, сдавая вахту очередной боевой смене на пульте главной энергетической установки (ГЭУ), записал в журнал температуру забортной воды - «+8,50С».

- А вчера была девять с половиной, - сказал Алексей. - Все, «поехали» домой, к высоким широтам...

У химической службы атомохода приметой возвращения стало повышение в отсеках концентрации СО2: чем холоднее за бортом, тем выше влажность, сильно влияющая на количество углекислоты в отсечной атмосфере.

У штурманов сменилась (наконец-то!) порядком уже осточертевшая им карта одного и того же океанского района.

У корабельного «дока» подошел к концу запас демидрола, корвалола и других снотворно-успокоительных препаратов. Многие подводники, уставшие от психологических нагрузок, монотонной круговерти вахт, частых всплытий под перископ, когда по тревоге на боевых постах находились и вахтенные, и подвахтенные, и те, кто вообще должен был в это время видеть седьмой сон, уже не могли обойтись без «химии».

И еще одно. Там, где глубины под килем подлодки измерялись километрами, с кем бы ни беседовал, ни разу не касались в разговорах темы: «А если?..» На нее существовало своеобразное внутреннее табу. Когда же вошли в Баренцево море, то подводники вздохнули с каким-то облегчением, словно обрели твердую почву под ногами. Старшина команды электриков штурманских мичман Виктор Чекалин объяснил это так: «Сейчас если и ляжем на грунт, то не раздавит. Глубины маленькие...»

Впрочем, это не значило, что экипаж расслабился. В автономке самыми тяжелыми и опасными не зря считают последние две недели, когда мнимая близость берега и усталость, накопившаяся за долгие месяцы плавания, притупляют чувство опасности. История мирового, в том числе и отечественного, подплавов свидетельствует: катастрофы с субмаринами в основном происходят при их возвращении с боевых служб.

А мы, как поется в песне, «ехали домой!..»

Нас приняли не сразу

В пять сорок по отсекам разнеслась трель звонка (на боевой службе все тревоги, кроме аварийных, объявляют голосом), и по трансляции раздалась долгожданная команда: «Учебная тревога для всплытия в надводное положение».

Все: закончилась автономка! Теперь лишь бы в базу быстрее.

В жилом отсеке старший лейтенант Денис Мережко церемонно спрашивал у старшего лейтенанта Кости Баринова, вахтенного офицера второй боевой смены: «Вам, сударь, какую форму одежды приготовить для верхней вахты?!»

Везет же Константину! Он - следом за командиром и сигнальщиками - первым из всего экипажа поднимется из прочного корпуса на мостик. А стоять там после долгих месяцев, проведенных под водой, - это значит вволю накуриться и надышаться свежим воздухом, увидеть наконец-то небо, звезды, море...

В центральном посту многолюдно. Еще больше народа на средней палубе под ЦП. Никто не желал пропустить торжественный момент всплытия. И у всех в радостно блестящих глазах немой вопрос: «Когда командир разрешит выбраться наверх и... перекурить?» О сигаретах, к которым в течение автономки постепенно выработалось безразличие, вдруг дружно вспомнили все. Даже те, кто клятвенно заверял, что «все, шабаш, бросаю», сейчас бережно хранили в сжатой ладони, засунутой в карман куртки РБ, никотиновый «леденец».

Возле старшего боцмана старшего мичмана Артура Хаева кучковались «боцманята» - старшина 1 статьи Сергей Чесноков и матрос Александр Курышев, готовые по первому знаку командира подлодки вскарабкаться в ограждение рубки, чтобы очистить ее от всего, что налипло за время плавания. Сергей с невозмутимым спокойствием делал вид, что не замечает завистливые взгляды. А вот Сашка, ставший «боцманенком» в море, сиял как новый пятак. Не забывая иногда виновато опускать глаза: мол, мужики, так уж получилось. Были бы вы на моем месте, тоже смогли бы первыми...

Казалось, стрелка глубиномера ползла по окружности вызывающе медленно. Начало покачивать. Старший мичман Хаев, не отрывая пристального взгляда от приборов, произнес: «Как минимум четыре балла...» Тут же акустики в докладе командиру подтвердили прогноз старшего боцмана. На средней палубе третьего, «цэпэшного», отсека сразу негромко заспорили: заливает или не заливает рубку, дадут «добро» наверх или нет... Перекур под вопросом. Хотя каждый сейчас был готов «табачить», даже стоя по колено в воде. Только выпустите наверх! Словом, какое-то всеобщее нездоровое воодушевление.

Последние метры...

Всплыли!

- Есть! - радостно улыбнувшись, резко выбросил вверх правую руку командир БЧ-5 капитан 3 ранга Вячеслав Бузун. - Мы сделали ее (в смысле автономку)!..

И тут нас бросило сначала в одну сторону, затем в другую. Сильные удары по легкому корпусу слились в непрерывный гул.

- Так твою рас так... - вырвалось у кого-то. - Пожалуй, покруче будет, чем четыре...

Его тут же одернули: «Молчи, накаркаешь!»

Командир атомохода капитан 1 ранга Михаил Иванисов, в валенках, теплых кожаных шароварах и куртке-«канадке», взобравшись по трапу, отдраил нижний рубочный люк. Затем - верхний... Давлением отсечного воздуха люк неожиданно с силой рвануло вверх. Заложило уши. Мы инстинктивно начали глотать воображаемый комок, чтобы «продуться», то есть вернуть барабанные перепонки в исходное положение.

- Ничего себе, - изумился Бузун. - Я думал, что у нас в прочном корпусе давление ниже, чем наверху. А оказывается... Уж не в циклон ли мы влетели?

Морской воздух ворвался в ЦП через верхний рубочный люк (ВРЛ), неся с собой пьянящую влажную свежесть. Сколько суток не дышал таким животворящим, пронизанным йодом озоном экипаж, уставший уже от регенерированного «коктейля»! Но постепенно к чувству почти детского восторга начало примешиваться ощущение тревоги. Командир спустился вниз, задраив за собой ВРЛ.

- Накат идет сильный, - сказал Иванисов, снимая мокрую «канадку». - Вот-вот захлестнет...

По трансляции объявили: «Боевая готовность номер два. Выход наверх запрещен». Очередной, особенно сильный удар в правый борт субмарины раскидал нас по переборкам.

Вот вам и покурили...

Семибалльный шторм, играючи, крутил, швырял лодку во всех мыслимых и немыслимых плоскостях. В каютах все предметы, незакрепленные «по-штормовому», устроили дикую шаманскую пляску.

Ох, несладко пришлось экипажу, отвыкшему от качки за месяцы, проведенные на глубине. На пульте управления общекорабельными системами нес вахту старший лейтенант Николай Федосов. По лицу, позеленевшему от приступов морской болезни, было видно, как ему тяжело. Но Николай, стиснув зубы, сосредоточенно работал за пультом, безошибочно выполняя все команды.

Помещение, где находится пульт управления ГЭУ, напоминало салон самолета, решившего сосчитать в атмосфере все воздушные ямы. Вахтенные, цепляясь ногами и руками за что только можно, с трудом удерживались в креслах за пультом. Кормовой отсек, казалось, вообще вот-вот оторвется и уйдет в самостоятельное плавание.

А ответа с берега на наше «радио» о возвращении все не было.

- Ну что, радисты, - не «але»? - традиционная шутка командира, обращенная к боевому посту связи, на сей раз звучала устало. Вот уже который час Иванисов не покидал своего кресла.

Сначала с нетерпением, а затем уже с какой-то обреченностью, как приговора, ждал «радио» с берега и весь экипаж.

И «приговор» нам подписали: командир БЧ-3 капитан 3 ранга Вячеслав Хибученко доложил, что в связи со сложными метеоусловиями «добро» на вход в базу не получено. Лодке приказано погрузиться и ждать. Сколько? То знала лишь «небесная канцелярия», но никак не оперативный дежурный флота, а тем паче мы...

- Видимо, Родина нас не примет, - выдавил шутку мичман Саша Середа.

Такого возвращения из автономки не могли припомнить даже старожилы экипажа. И совсем не хотелось думать, что буквально за сутки до всплытия все было иначе...

Накануне

Была баня. Последняя. Испаритель в конце автономки уже дышал на ладан. Но турбинисты, «колдовавшие» возле него денно и нощно, заставили установку наварить необходимое количество дистиллята. Экипаж переоделся во все чистое, а кто-то и в новое. Под смех и шутки в каютах шла примерка «контрольных» форменных брюк: при четырехразовом питании, минимуме возможности двигаться и заниматься спортом кое-кто из подводников огрузнел и теперь с трудом мог застегнуть все, что положено.

В боевых постах и рубках, как обычно, несли вахту и дописывали последние страницы отчетов. Штурманы (одним глазом все же в прокладку) дочерчивали последние картосхемы. Самые нетерпеливые, едва дождавшись смены даты на ручных часах, сразу же перечеркнули в своих походных календарях, которые завели еще в начале автономки, день под цифрой «0».

Словом, наш подводный «ковчег» и его обитатели уже жили предвкушением радостной встречи с берегом, родными и любимыми. Настроение преотличное!

У носового переборочного люка третьего отсека встретил старшину команды радиометристов БЧ-7 старшего мичмана Виктора Колочко. Он - из патриархов отечественного подплава. Эта автономка у него тринадцатая. Мы с ним по-настоящему «скорешились», как любил говаривать сам Виктор Павлович, за время боевой службы. Человек он удивительный по душевной чистоте, порядочности, искренности и дружелюбию

- Ну что, «доехали»? - весело спросил меня он. - Возвращение радостнее даже дня рождения: тебе все внимание, праздничный стол, друзья поздравляют, искренне радуются, что жив и невредим.

- Да, здорово! - мечтательно произнес я.

- Что «здорово»? - рассмеялся Виктор Павлович. - Холостяку это сложно понять до конца. А представь: на пирсе встречают жена, дети. Первое мгновение! Это как момент истины, ради которого уже стоит сходить в автономку. Если, к примеру, не ладится жизнь на берегу, то лучшее «лекарство», мой совет, - рвись на боевую службу. Где-то на сорок пятые сутки похода обязательно поймешь, что главное в жизни! Все семейные неурядицы будут казаться мелочами. А вернешься - такое ощущение, будто заново родился.

- Эх, молодежь-холостежь, - дружески хлопнув меня по плечу, подытожил Колочко и, улыбаясь своим мыслям, скрылся за переборочной дверью во второй отсек...

- Серега! А представляешь, какую русскую баньку мы устроим в пятницу? - встретил меня сидевший на «рулях» в ЦП старший боцман субмарины Артур Хаев. - С веничками березовыми - у меня припасены. Это же сила! Красота!..

Артур - удивительная личность. Человек, прошедший Афганистан, хлебнувший немало горя и там, и уже в Союзе. Мне приходилось немало встречать «афганцев» с искалеченными судьбами и израненными душами, надломленных, озлобленных. Хаев - полная им противоположность. В свои тридцать два года он не только не утратил способности любить жизнь, наоборот, казалось, пережитое и вообще все жизненные горести и трудности сделали его только бодрее, сильнее, мудрее.

Часами во время ночных вахт мы беседовали, как говорится, о жизни. Артур рассказывал об Афганистане, друзьях-десантниках, читал свои стихи, которые, наверное, можно критиковать за несовершенство формы, но уж никак не за пустоту, банальность размышлений, надуманность чувств. Его дневник, который старший боцман вел уже вторую автономку, в случае опубликования, думаю, мог бы стать бестселлером, открывшим читателю истинные чувства, переживания и мысли, которыми живет на глубине подводник.

Хаев - мечтатель и романтик! Но это совершенно не мешало ему быть одновременно и первоклассным боцманом, и лихим «рокером», когда на берегу он седлал мотоцикл. Вспомнил начало автономки: Артур объяснял мне и демонстрировал, как «рулить» атомоходом, все время повторяя: «Главное - не дергай. Это же не трактор. Лодочные рули, как женщина, нежность и ласку любят».

- Насчет бани ловлю на слове, боцман, - улыбаюсь я.

- О чем речь?! - Хаев с притворным возмущением развел руками: - Слово!

- Слушай, а что тебе больше всего в возвращении нравится? - неожиданно спросил я.

- В возвращении? - Артур на мгновение задумался. - Скорее всего, сам момент ожидания, когда тебя захлестывает радость от предстоящей встречи с берегом. Чем он ближе, тем стремительнее радость, эмоции, энергия, взявшиеся невесть откуда после двух с половиной месяцев боевой службы. А сойду по сходне на пирс, и уже не то: считай, вошел в жизнь, которая после размеренного ритма автономки стала непривычной, порой она даже страшит своими всевозможными непонятностями и парадоксами. А может, все оттого, что на причал меня никто не придет встречать?..

С кем ни общался той ночью, все как один сводили разговор к земным темам.

В боевом посту химической службы начальник химслужбы капитан-лейтенант Олег Свинар и «второй управленец» (КГДУ-2) капитан-лейтенант Олег Ивлев договаривались, когда и где будут праздновать возвращение. Ивлев говорил, что жена Валентина, скорее всего, испечет его любимый торт «Муравейник». А Олег Свинар вспоминал, как жена сказала ему перед боевой службой: «Если после этой будет еще одна автономка, то я просто умру здесь без тебя!» Видимо, пора «завязывать».

В кают-компании свободные от вахт подводники смотрели видеофильм «Слежка». Когда главная героиня произнесла, обращаясь к своему избраннику: «Теперь на всю жизнь ты принадлежишь только мне», - кто-то, негромко вздохнув, заметил:

- Кто бы мне так сказал...

А в отсеках спорили, каким будет день возвращения: солнечным и морозным или же пасмурным, со снегом, метелью? Спорщики приводили массу аргументов «за» и «против». В результате согласия достигли лишь в одном: скорее наступило бы завтра.

Последние сутки

Утро выдалось «хмурым». Закавычиваю потому, что речь не о погоде там, наверху. Мы - в полигоне, на глубине. Так же, как всю автономку, ярко светили люминесцентные лампы в отсеках, исправно работали лодочные механизмы, возле которых несли вахту подводники. Однако было чувство: все же что-то не так. Исчезли вчерашняя эйфория, словоохотливость. На уставшие лица легла печать штормовой ночи. А главное - явственно ощущалась какая-то опустошенность в людях. В походных календарях появилась с ожесточением выведенная цифра «-1». Шли незапланированные «минус первые» сутки плавания.

Из центрального поста старший лейтенант Денис Мережко язвительно запросил акустиков:

- Это из вашей рубки вчера неслось: мол, ура, отстоял последнюю вахту? Сглазили!

В жилом отсеке «химики» прицепили на стенд листок с надписью: «Даешь два отхода - два прихода?!» Намек был ясен: вспомнили, как еще в начале похода из-за возникшей аварии ДУКа нас возвращали в базу. На том же листке, чуть ниже, кто-то коряво нацарапал шариковой ручкой: «Даю...»

Зашел в каюту к командиру БЧ-5. Минувшая ночь и для Бузуна не прошла бесследно: обычно улыбчивый и разговорчивый, Вячеслав Анатольевич выглядел уставшим и даже мрачным.

- Видели, что «химы» написали? - спросил его. - Коротко и ясно...

- Все в природе должно быть уравновешено, - философски заметил Бузун. - Вот и здесь - числовая гармония. Хотя, конечно, обидно, когда эта самая природа бесцеремонно лишает людей радости, которую предвкушали. Она, конечно же, все равно будет - не сегодня, так завтра. Но как-то по-другому... Что-то уже перегорело...

- Вас приедут встречать? - спросил я, зная, что семья Бузуна живет в другом гарнизоне, Западной Лице.

- Не знаю, - пожал плечами Вячеслав Анатольевич. - Еще никогда не было, чтобы жена два дня подряд не работала. Если она приехала в Видяево сегодня встречать, то завтра - опять-таки, если нас пустят в базу, - вряд ли сумеет вырваться...

В кают-компании подводники остервенело «забивали козла» в домино. На средней палубе третьего отсека мичман Виктор Чекалин угрюмо мерил шагами расстояние между носовым и кормовым переборочными люками.

Казалось, этим «минус первым» суткам никогда не наступит конец..

База встретила нас ясной и морозной погодой. Задолго до подхода к пирсу на сигнальном мостике подлодки перебывала чуть ли не треть экипажа. Все с нетерпением и тревогой всматривались в приближающийся причал: «Пришла или нет?»

Командир БЧ-4 капитан 3 ранга Владимир Хибученко, отняв бинокль от глаз, радостно помахал рукой.

- Неужели своих увидели? - удивился я. - Это с такого-то расстояния?

- Пока нет, - улыбнулся Владимир Михайлович. - Сердцем чувствую - пришли!..

На причале - командование дивизии АПЛ, подводники с других атомоходов, оркестр. Контр-адмиралы Макеев и Кузнецов, капитан 1 ранга Нидзиев - поздравили наш экипаж с благополучным возвращением в базу и успешным решением задач боевой службы. Командиру подлодки капитану 1 ранга Михаилу Иванисову вручили традиционного жареного поросенка.

А подводники, захмелевшие то ли от чистого воздуха, то ли от счастья, бросали нежные взгляды на жен и детей, чьи милые сердцу образы часто приходили во снах, не считаясь ни с глубиной погружения атомохода, ни с океанским районом пребывания «Тамбова».

Вот он - прекрасный «момент истины» старшего мичмана Колочко, мгновение, о котором все мечтали долгие месяцы «там».

- Папочка, - щебетал, прижавшись к щеке капитан-лейтенанта Олега Свинара, маленький Дениска, - ты от нас больше никуда не уплывешь?..

Командир БЧ-3 капитан-лейтенант Алик Айдакеев, бережно обнимая плачущую трехлетнюю дочурку, взволнованно говорил мне:

- Представляешь, дочка не узнала!..

Трудно описать момент такой встречи. Да и не нужно слов - это надо хоть раз увидеть, внутренне пережить.

Слава Богу, кажется, встретили всех. В окружении своего семейства - жена, дочка и сын - стоял счастливый старший мичман Колочко. Жена капитана 3 ранга Вячеслава Бузуна все же сумела «на перекладных» добраться в базу атомоходов из отнюдь не близлежащего соседнего гарнизона, чтобы встретить мужа. «Самое страшное для подводника, - вспомнились слова одного из членов экипажа «Тамбова», - это, когда возвращаешься из автономки, а тебя никто не ждет, не встречает».

Моих друзей ждали и встретили. Значит, самое страшное уже позади. Пусть же будут они всегда счастливы, как в этот миг. Они это заслужили.

Вдруг заметил: на рубке, с левого борта, выдран с «мясом» большой кусок резинового покрытия. «Это циклон», - догадался я. Поднялся по сходне на корабль и, коснувшись еще влажной от морской воды рубки, сказал атомоходу:

- Спасибо!

На снимках: Атомная подводная лодка «Тамбов» в родной базе.; Старший мичман Виктор Колочко (в центре) с подчиненным на боевом посту.; Пельмени - лакомство в автономке.; Связисты «Тамбова».; Проверка средств индивидуального спасения.; Ну, ты и зарос, подводник! Фото автора.